сюжет

В подростковом возрасте я очень много читал. Страниц по четыреста в день.

И вот что меня ужасно бесило: в книгах все было осмысленно. Даже если это была дурацкая приключалка в жанре плаща и шпаги - все равно каждая сцена что-то значила и куда-то вела. События были звеньями непрерывной цепи, имели какой-то смысл. Все было зачем-то, все было о чем-то. А вот жизнь такой роскошью не обладала. Жизнь предоставляла выбор между хорошей работой и плохой, и для первой надо было учиться, а для второй можно было расслабиться и гонять мяч во дворе. Принципиальной разницы между сценариями не было.

И поэтому в шестнадцать лет я, от скуки и из экспериментаторского духа, решил, что теперь все жизненные решения буду принимать, исходя не из практической пользы, а из эстетической ценности для сюжета. Действовать, исходя из одного-единственного вопроса: если бы это была книга, о чем мне было бы интересно прочесть? Что заставило бы меня перелистывать страницы быстрее?

Жизнь пластична. Жизнь отзовется на что угодно. Посеявший ветер пожинает бурю.
Главное - найти достаточно интересную постановку вопроса.

Жизнь любит крученые подачи, и никогда не остается в долгу.

К двадцати двум мне пришлось ответы на личные вопросы начинать с фразы "насколько странную историю вы готовы услышать?"

К двадцати пяти я научился молчать. И выучил фразу "не говори кочевнику о горах, прослывешь лжецом". Причем именно за лжеца меня никогда не принимали, правдивость - штука такая, она всегда чувствуется. Но и встать со мной рядом, чтобы разделить опыт, тоже не могли. От меня либо отталкивались, либо делали из меня гуру и источник смыслов. Тот голод по осмысленности, которым меня так накрыло в подростковом возрасте, свойственен многим - и почти ни у кого не утолен. Только вот затыкать эту дырку мной - плохая идея. "Но может статься и так: ты прозеваешь момент, когда я стану опасен..."

И, наконец, к тридцати я научился врать. Научился бегло оценивать, какую часть правды собеседник способен переварить и не поперхнуться, и выдавать именно ее. Беда только в том, что от правды при этом обычно остается мало. Это не честно, но гуманно.

Сейчас мне тридцать шесть, и все это снова будет меняться. Не знаю, как. Как-нибудь.
На аватарке у меня роза ветров, а вместе с семейным наследством мне достался старинный компас. Все дороги открыты.
Главное - держать правильную постановку вопроса.

И не забывать: жизнь любит крученые подачи, и никогда не остается в долгу.

мимоходом, портретное

Она кладет ладони на мраморный парапет, как пианист на клавиши, и гладит его, заботливо, как любимую собаку.

- Хант, знаешь, - говорит, - если мне есть что просить у богов, то только одно. Я хотела бы и в следующей жизни родиться здесь же. С этими же людьми и в этом же городе. Этот город абсолютно мой. Этих людей я люблю настолько, что... - в вдруг замирает с открытым ртом, как человек, внезапно осознавший что-то, одновременно пугающее и великолепное. Потом медленно поворачивает лицо ко мне:

- Кажется, именно это я уже однажды просила.

И всю обратную дорогу ведет себя тихо, глядя на все вокруг с таким нежным изумлением, как будто боится, что оно вот-вот исчезнет.

гендерное

Из всех гендерных концепций мне ближе всего вот эта: что женщина обладает божественной природой от рожденния, просто в силу того, что родилась женщиной, а мужчина добывает свою божественную природу в бою.

Причем под боем не обязательно подразумевается сражение в прямом смысле. Хватит любой ситуации, где ставки высоки, а победа не гарантирована.

Но, в отличие от большинства сторонников этой концепции, я не считаю, что такие штуки гвоздями прибиты к физическому полу. Физический пол смещает удобный для данного существа баланс в одну из сторон, вот и все.